Записки районного хирурга - Страница 61

Через двадцать минут я удалил желчный пузырь под местной анестезией! Не знаю, чем бы закончилось дело, если бы не моя наставница.

— Бабушка, вам не больно? Как себя чувствуете? — поинтересовался я у пациентки, зашивая операционную рану.

— Все хорошо, милок! Не больно!

Выйдя из операционной, я столкнулся с группкой небритых мужиков.

— Доктор, ну как прошла операция? Жить будет? — спросил самый старший, теребя в руках шапку-ушанку.

— Думаю, будет! А вы кто?

— Да мы тут все родственники, вот не знаем, к чему готовиться.

— К тому, что она должна поправиться!

— А это, чего у неё?

Я рассказал собравшимся об операции. Судя по количеству родственников, бабушка была основой разветвленной семьи, все желающие справиться об ее здоровье не вместились в коридор и ожидали на улице. Следом вышла Любовь Андреевна:

— Пахомыч, чего это вы тут устроили? Жива Ниловна, все в порядке, доктор молодец! А теперь давайте на улицу, здесь хирургия.

— Спасибо, Андреевна! — расплылся в улыбке Пахомыч. — Пошли, ребята, вечером забежим.

— Любовь Андреевна, огромное вам спасибо за помощь! — обратился я к старшей, когда все посетители покинули помещение. — Не знаю, что бы я без вас делал. А вы на фронте научились местной анестезии?

— И на фронте, и после войны. У нас анестезиологи всего лет десять как появились, а до этого мы сами наркоз давали, или второй хирург, или я. А вообще местную анестезию широко применяем, у нас даже кесарево сечение под местной делается.

— И как?

— Нормально, детишки здоровые рождаются, наркозом не травленные. Правда, молодые врачи не хотят, отходят, одна доктор и осталась, что под местной оперирует.

— Да, у вас тут хорошую школу можно пройти по изучению местной анестезии.

— Так изучайте, дело нужное, анестезиолог-то не всегда под рукой.

Мне относительно повезло: пока Виталя проверял капканы, я обходился новокаином. Кроме бабушки с холециститом, прооперировал еще двоих парней с аппендицитом и одного деда с ущемленной грыжей, причем пришлось удалить часть кишечника; зашил несколько ран. Видимо, судьба благоволила ко мне, так как более серьезную патологию оставила на потом.

Любовь Андреевна всегда помогала мне, я не переставал удивляться ее эрудиции, при желании она могла бы и сама оперировать. Она щедро делилась со мной опытом более чем полувековой работы операционной сестрой. Даже если не было операции, я постоянно и подробно расспрашивал ее, и ни разу она не отказалась меня учить.

Жил я там вполне сносно: спал возле печки, каждый день ходил в баню через дорогу, кормили меня сытно, работа была интересной — в общем, все бы ничего, но на третий день моего пребывания сломался рентген.

Вместо рентгенаппарата постановили использовать флюорограф.

Наверное, каждый из нас хоть раз в жизни, да сталкивался с флюорографом. Помните, когда делают флюорографию, то просят зайти во внутрь специальной камеры и говорят: «Вдохните и не дышите»? Аппарат снимает грудную клетку. Картинки получаются маленькие, и их потом смотрят под специальным увеличительным стеклом. До командировки я никогда не думал, что на флюорографе можно снимать весь организм.

Переломы и ушибы бывали каждый день. Поликлиника находилась в квартале от больницы, народу было немного, и к обеду я обычно принимал всех; но теперь прием проходил в два этапа. Дело в том, что флюорограф заряжается не одним снимком, а длинной катушкой, рассчитанной на несколько десятков исследований; поэтому, пока она не закончится, ее не вынимают.

Ладно, если рука сломана: клиент встал, засунул в камеру верхнюю конечность, сняли; а если нога? Мимо такого зрелища просто так не пройдешь. Однажды к нам доставили мужика: на ногу чурка упала, похоже на перелом костей стопы. Вот группа поддержки в составе четырех довольно пьяных лесорубов, корячась в самых немыслимых позах, пытается всунуть в камеру пострадавшего — на носилках! — и удержать его на весу. Объектив аппарата настроен только на верх туловища; мат-перемат! Рентгенлаборантка недовольна: «Выше поднимите! Теперь ниже!» Бах! Носилки опрокинулись, и пострадавший упал с высоты на пол! Хрясть! Похоже, еще что-то сломал. Снова мат, стон, ругань. Травмированный уложен на носилки, и его по новой начинают тянуть к объективу, при этом дозу облучения получают все.

Снимок сделан, но это только полдела, теперь нужно дождаться проявки. А кассету снимут только после обеда; вот пострадавшие и сидят вдоль стенки в коридоре. Мне приходится после обеда идти повторно на прием и смотреть под лупой снимки, у кого перелом — тому гипс или скелетное вытяжение, у кого нет — того домой. Кому не нравится — может ехать в соседний райцентр, за двести верст, но таких не находилось.

На одиннадцатый день моей командировки ко мне в палату ввалился здоровенный дядька лет сорока, рыжебородый, с ружьем за плечами.

— Ну, здорово, что ли! — прогрохотал он. — Я Виталя, анестезиолог, вот только из тайги вышел, решил сразу на работу заскочить.

От него веяло морозом и костром.

— Здорово, Дима! — представляюсь я. — А я уж заждался.

— Да, да я когда в тайгу ухожу, ничего серьезного не случается! А как выхожу, то все! Работа сама бежит! — белозубо улыбнулся Виталя. — Ладно, пойду до дому, сегодня отдохну, а завтра выйду, если что, то зови!

— А ты что, пешком?

— Обижаешь! На гужевом транспорте! — анестезиолог махнул в окно.

Сквозь замороженное стекло вырисовывалась впряженная в сани лошадь, рядом сидела большая лохматая собака.