Записки районного хирурга - Страница 33

К оглавлению

33

Дней через пять, после ранения Сережи, доставили двухлетнего Ваню 3. Он вместе с папой пошел в лес смотреть, как его отец, придурок, будет разбирать снаряд. Отец Вани слыл опытным: не один десяток снарядов и мин сдал на металл. Но что-то пошло не так, и снаряд взорвался. Папашу лишь слегка поцарапало осколками, а сыну досталось. Он стоял рядом.

Один осколок пробил левую щеку мальчика и застрял в десне. Он даже не выбил зубы, потому что те еще просто не успели вырасти. Второй вошел слева в поясницу, задел верхний полюс левой почки, прошел сквозь селезенку и, пробив купол диафрагмы, по пути размозжив нижнюю долю левого легкого, уткнулся в перикард, в полусантиметре от сердца.

Как назло, это было воскресенье, заведующий уехал на рыбалку, и мне самому пришлось принимать тактическое решение. По приказу сверху на такой случай я был обязан вызвать детских хирургов по санавиации. Я позвонил, доложил обстановку, мне ответили, что будут через семь часов. Вертолеты по-прежнему не летали, на машине было по-прежнему далеко.

Такой вариант меня не устроил: поврежденные органы продолжали кровоточить. Мы переливали ребенку кровь, но надо было его зашить. Подумав, что хуже все равно не будет, я решил оперировать сам.

По всем правилам в данной ситуации нужно было оперировать или через три разреза, или через два. Если три, то почку следовало оперировать путем люмботомии (разрез через поясницу), затем выполнить лапаротомию (разрез живота) и убрать селезенку, после перейти на торакотомию (вскрыть грудную клетку) и, резецировав легкое, ушить диафрагму, убрать осколок. Много!

Можно было обойтись двумя доступами: оперировать почку через лапаротомию. Лучше, но тоже многовато для двухлетнего ребенка. К тому времени я уже ознакомился с работами военных хирургов: они предлагали оперировать в подобных ситуациях с одного доступа, через лапаротомию. Это было рискованно, с детьми так еще не поступали. Но и дети не должны гибнуть от боевых повреждений. Я взял скальпель.

Применив чревосечение, я удалил селезенку — почти всю, кроме небольшой неповрежденной части.

Последние исследования в детской хирургии доказывали, что опасно целиком убирать селезенку, как это делали раньше. У детей резко снижается иммунитет. Но если взять и вшить кусочек ткани селезенки в прядь большого сальника или в переднюю брюшную стенку, то через полгода на этом месте вырастет новый орган, и проблема нивелируется.

После я резецировал размозженный участок почки и вошел в легкое через дыру в диафрагме, проделанную осколком — она оказалась довольно приличной, порядка 10 см в диаметре. Так я извлек осколок.

Когда приехали специалисты из области, Ваня уже лежал в палате и хлопал глазами. Поначалу коллеги были страшно недовольны — мол, надо было их дождаться, это ребенок, а у меня нет специализации по детской хирургии. Я им в пику ответил, что у них нет специализации по военно-полевой хирургии. Они поуспокоились, а когда разобрались, то и похвалили, сказав, что ребенок поправится, а это — главное.

Металлический фрагмент снаряда из Ваниной груди ушел как вещдок в милицейский архив. Дело спустили на тормозах, виновным признали отца мальчика, которому дали три года условно.

Безобразия с бесхозными боеприпасами продолжались. Конец XX века, а страна без Интернета. Сейчас только выложи информацию, мигом и погоны полетят, и головы, и мины волшебным образом исчезнут. А тогда всем на все было наплевать: одни стремились выжить, а другие — наворовать побольше.

Выписывая очередного «металлиста», которому взрывом оторвало левую руку, я спросил его:

— Ну, Семен, битва за металл для тебя закончилась?

— Почему так думаешь?

— Ну, руки нет, значит, сейчас пенсию назначат.

— У меня пятеро детей, прокормишь ты их на эту пенсию?

— Так и вторую можешь потерять.

— Да ладно, сейчас осторожней стану.

— Значит, руку потерял и снова снаряды курочить будешь?

— И буду!

Глава 8
О людях

Время шло. Совсем недавно я приехал работать в ЦРБ — а вот уже и год позади. Зарплату нам по-прежнему не платили, а кормили в основном обещаниями и жалкими процентами от основного оклада. После одиннадцати месяцев работы мне полагался отпуск, но из-за финансовых проблем я решил перенести его на неопределенный срок. Без денег куда уедешь?

Леонтий Михайлович тоже не пошел в отпуск, заявив, что в прошлом году был, и теперь можно года три не отдыхать, а на рыбалку он всегда выберется, так как на меня вполне можно оставить отделение.

Через год работы я заметил, что многие больные лежат у нас не по одному разу. Несколько десятков пациентов с завидным постоянством госпитализировались в наше отделение.

Пашу Дробова, тридцатишестилетнего тунеядца, систематически поколачивала жена. Раз в квартал он попадал к нам с сотрясением головного мозга и ушибами мягких тканей лица.

Как и другие мужики, он даже не пытался искать работу. И в лучшие времена он оставался на хозяйстве, нянчась с детьми и хлопоча по дому. Работала в их семье жена, и не кем-нибудь, а путевым обходчиком на железной дороге. Пятью ударами кувалды она загоняла в шпалу костыль.

Возможно, Паше доставалось и чаще, но он сей факт скрывал, обращаясь к нам, когда совсем уже невмоготу становилось. Похоже, в больнице он просто отдыхал от семейной жизни.

Таких пациентов, регулярно избиваемых своими родственниками, у нас было с избытком. Чаще попадали жены, но встречались и родители, нокаутированные собственными детьми. Их подросшие чада отбирали у своих стариков пенсии, а если те по-хорошему не отдавали, то получали в лоб. Немногие родители обращались в милицию — остальные твердили, что упали, почему-то именно в день выдачи пенсии. Таких пациентов мы именовали «груши кухонных боксеров».

33